Манагер - Страница 23

Так вот — дикари были голыми, в написьниках, лица разрисованы белой краской — ну что у них такая тяга к белой краске в джунглях?! А! — вспомнил — белый цвет у многих народов означает, что хозяин разрисованного лица имеет отношение к отправке на тот свет — белый цвет, цвет траура, цвет загробного мира. Эге-ге...не нравится мне их цвет...не хочу я не тот свет. Что там говорил Аркан? Не делать резких движений, не угрожать, не нападать.

Кстати сказать — аборигены стояли вполне спокойно и не выказывали никаких признаков агрессии — стоят себе и смотрят на меня, как на бегающего во дворе щенка. Один из них отделился от группы и плавными движениями, так, что не хрустнула ни одна хворостинка на земле, подошёл ко мне.

Минуты три мы рассматривали друг друга — абориген был черноволосым, сероглазым, довольно смуглым — там, где не было белой краски, пропорционального сложения — худощавый, как и все тут, не толстый, и самое главное — ниже меня, на полголовы. Он осмотрел меня, осторожно протянул руку и пощупал мои плечи, которые были шире его плеч чуть не в два раза.

То, что он нащупал, ему, видимо, понравилось, и абориген повернулся к своим товарищам и сказал что-то на странном щёлкающем, как будто птичьем языке, напоминающем токование глухаря. Подумалось — а ведь он ко мне спиной повернулся. Значит, доверяет? Доверяет — не доверяет. По крайней мере врагом не считает, как я понял. И это хорошо...

Абориген повернулся ко мне и что-то прощёлкал на своём языке. Я подумал, и ответил — на языке рабовладельцев:

— Я не понимаю!

Абориген подумал, кивнул, и на ломаном имперском сказал:

— Идти со мной. Нет больно. Нет смерть. Гость.

Я кивнул головой, абориген довольно улыбнулся — выглядело это довольно странно — белая маска разошлась в сторону, как у персонажа театра Кабуки, и зашагал по незаметной тропе.

Я последовал за ним, остальные аборигены сзади меня. Всем телом ощущалось их присутствие сзади, а мысли о том, что в любой момент могу лишиться жизни, не способствовали спокойствию духа. Впрочем, по здравому размышлению, у меня было гораздо больше шансов получить нож в спину от моих современников, чем вот от таких дикарей. В их понятии всегда было слово «табу», по отношению к гостям — гостя нельзя убивать, нельзя его есть, обижать — если он соблюдает законы племени и тоже не нарушает табу. Вообще-то это скользкая и непредсказуемая штука — что есть табу, а что не табу? А как добиться, чтобы тебя признали гостем? Ведь есть ещё такое понятие как «чужак», и во многих языках «чужак» и «враг» обозначаются одним словом.

Вспомнилось, как в мордовских лесах, не так уж задолго до революции, местные жители привязали к дереву и оставили в лесу в жертву богу леса — Киреметю случайно попавшего к ним чужого — даже какое-то расследование царских властей было по этому поводу. А ведь всего прошло полторы сотни лет...что такое полторы сотни лет по сравнению с сотнями миллионов лет.

Эти мысли бились у меня в голове, когда я смотрел в смуглую спину идущего впереди аборигена, ведущего меня по тропинке — с интересом отметил, что москиты его тоже не едят, и сделал зарубку в голове — спрошу попозже, как они этого добиваются.

Шли мы около двух часов — я понял, что каким-то образом, в своих блужданиях по джунглям, я практически вышел на деревню аборигенов, спрятавшуюся с густых джунглях.

В ней было около сорока хижин — по меркам древнего мира, это было довольно большое племя. Грубо прикинул — если в каждой хижине человек пять обитателей — двести человек народа. Нет, гораздо больше — это взрослых человек пять, а сколько детей? Значит — раза в три, минимум, больше, если со стариками и детьми. Много это, или мало? Для Земли — мало, для Машрума..а что для Машрума? Я ведь его ни черта не знаю. Хватит делать предположения, надо выкинуть их из головы и пока что просто выживать, насколько мне это позволят. Никогда не думал, что со мной могут приключиться такие дикие события, и ещё, нечто странное со мной происходит — с тех пор, как я попал в этот мир, у меня, как будто бы, выключили обычные для человека чувства — основным из которых является страх. Нет, не выключили — притупили. Я боюсь, да, но, почему-то, мне не верится, что меня могут убить, так, что ли...опять не так! Вот не могу передать этого — вот могут убить, я это понимаю, не хочу этого, но этакого всепоглощающего ужаса, подавляющего волю и заставляющего вместо борьбы усесться на землю и принять свою гибель с тупой покорностью, у меня нет. Наоборот, у меня откуда-то взялась ТАКАЯ безумная, дикая бесшабашность, что сам себе удивляюсь.

И ещё — пробило на юмор — иногда хочется просто дико хохотать над тем, что со мной происходит. Может я слегка спятил во время переноса на Машрум? Если так — то это хорошее сумасшествие. В этом мире надо быть немного безумным...

Мой провожатый резко остановился, так, что я чуть не воткнулся ему в спину, обернулся, и сказал:

— Вот эта хижина идти. Тебя ждать Хранитель. Говорить правда, не бояться. Друзья.

Он ободряюще улыбнулся, и неожиданно подмигнул правым глазам — мол, не тушуйся! Этот жест был таким неожиданным и земным, что я остолбенел и захлопал глазами — вот тебе и дикари, наличие ноутбука и мобильника ещё не означает цивилизованности, а краска на лице и копьё в руках не означает глупости.

Почему-то, когда мы видим человека из цивилизации уровня первобытно-общинного строя, сразу считаем, что они что-то вроде эдаких имбецилов, которые и понять-то ничего не могут, из того, что им скажет гениальный человек из будущего. Однако, стоит помнить, что эти люди выжили, выживают без каких либо машин и приспособлений, там, где современный человек продержится, хорошо, если сутки. После пребывания в этом мире я уже немного излечился от комплекса большого брата, но некоторые вещи всё ещё меня удивляли.