Сидел минут десять, чувствуя, как моё самочувствие улучшается и дыхание нормализуется, потом поднялся и пошёл к входной двери, за которой слышались голоса.
Кто-то высоким голосом, срываясь, кричал:
— Я тебе говорю — там шум был! Может там что-то случилось, надо посмотреть!
Выйдя на крыльцо и начав спуск вниз, я увидел, как у входа спорят несколько человек, последние слова одного из них я как раз и услышал.
Увидев меня, залитого кровью с ног до головы, с мечом в руке, они, на драгоценные несколько мгновений замерли, что позволило мне приблизиться к ним на вытянутую руку.
Эти люди полегли быстро, буквально так, как трава падает под ударами косы. Остальные бойцы вскочили с камней двора, где они сидели на корточках или подложив под себя чурбачки и доски, и с криками бросились на меня, вытащив из ножен мечи и раскрутив в воздухе кистени и дубины самых причудливых форм и видов.
Мне пришлось довольно туго — первые ряды полегли быстро, но они задавливали меня массой и пришлось побегать по двору.
Слава богам — входные ворота были крепко заперты, да и никто из нападавших не подумал, что надо спасаться. А когда подумал — было поздно. Через минут десять, уже не они гонялись за мной по двору, а я за ними, добивая оставшихся в живых. Ещё — мне повезло, что наружние охранники покинули свой пост, сопровождая меня к Амунгу, и охрана оставалась только внутри, в периметре территории.
Закончив это грязное дело, проверил, заперты ли ворота, обошёл всех бандитов, добивая тех, кто ещё подавал признаки жизни (вдруг ударят в спину — негоже оставлять за спиной живых врагов) и ушёл в дом — надо было посидеть полчаса, восстановиться после последнего боя.
Прошёл в гостиную, сел на стул и стал дожидаться улучшения самочувствия — меня потрясывало, а когда я неосторожно, чтобы проверить, снова вернул чувство боли — на меня навалилась такая дикая волна болезненных ощущений, что в голове потемнело и я чуть не потерял сознание от шока.
Снова отключив боль, перевёл дух — стоило воздержаться от таких экспериментов — как оказалось, меня крепко побили и порезали. Осмотрел себя — ткань рубахи во многих местах была пробита и прорезана так, что висела лохмотьями, штаны располосованы сверху донизу и в дырах виднелись затягивающиеся длинные порезы. Какой бы ты ни был великий воин, если на тебя наваливаются несколько десятков бойцов — нельзя уберечься от ран. Если, конечно, ты полностью не закован в кевларовую броню, сверху донизу, но и тогда будут повреждения — синяки и ушибы.
Меня лихорадило, сердце учащённо билось, прогоняя кровь по жилам, организм, как самовосстанавливающаяся машина, обследовал все уголки плоти и быстро заделывал повреждения, отбрасывая разбитые клетки.
Меня потянуло помочиться — еле успел встать и выйти на крыльцо — струя была красной, сходу определил — почки пробили. Сделав дело, вернулся назад и страшно, катастрофически захотел есть — верный признак, что отторглось очень много мёртвой, повреждённой плоти — организм требовал «кирпичиков» для восстановления.
Встав с табуретки, отправился на поиски пропитания. Идти было трудно и противно — пол выглядел так, как будто люди попали под удар лопастей грузового вертолёта — даже наступать в это месиво было противно, но инстинкт гнал меня за пропитанием.
Пройдя через комнату, вошёл на кухню, где по запаху нашёл что-то съестное — остатки жареного на вертелах мяса и с жадностью стал отрывать от большого куска куски поменьше, помогая себе мечом и запихивать их в рот, давясь от жадности.
Так продолжалось минут двадцать — я набил себе желудок, нашёл там же кувшин с слабым вином и запил всё поллитрой жидкости.
Захватив кувшин, вернулся в гостиную, и тут, с содроганием, услышал наверху, на втором этаже дома, чьи-то крики и плач. Поставив кувшин на столик, оглянулся по сторонам, содрал с пуховой подушки наволочку, проделал в ней дыры для глаз и рта, надел на голову (чтобы если были живы слуги, не убивать их и они не могли бы узнать меня потом) и пошёл наверх.
Пока я был на кухне и поглощал еду, у меня созрел план — нужно было как-то замаскировать это побоище — этот мир ещё не дожил до экспертов-криминалистов, а значит надо было сделать так, чтобы никто не мог понять, что тут случилось, и не мог подумать, что это всё сотворил один человек.
Я сильно надеялся, что Амунг стянул в свой двор все ресурсы, которые мог изыскать, и более никто не знал о намеченной в ночь операции — кроме тех, кого я убил. В доме должны были находиться ещё люди — слуги, наложницы Амунга — как с ними быть? Слуг, похоже, я всех положил — они тоже были ребята ещё те — кидались на меня с ножами и палками, когда я рубил приближённых хозяина, рабов же в прислуге Амунг не держал — оно и понятно — рабы должны были его ненавидеть так, что доверить им приготовление пищи или питья он не мог — как минимум плюнут в кувшин.
Оставались наложницы, как я уже слышал ранее, служившие ему объектами для истязательств. С ними мне нужно было что-то делать, чтобы они не смогли выдать информацию и описать меня страже — мне пришлось убить и часть стражников, которые дежурили в охране Амунга. А что лучше скрывает следы? Только огонь. Но не убивать же мне ещё и наложниц? Я же не маньяк, типа Амунга!
Вообще, я ещё раньше замечал — чем ущербнее, чем подлее человечишка, тем больше он любит мучить, истязать живых существ! В нашем дворе был один придурок, реально придурок — олигофрен в степени дебильности, туповатый здоровенный пацан. Он был таким тихим, подхалимским...но одно время начали замечать, что у всех пропадают кошки. Потом их находили растерзанными, разорванными на части, с выколотыми глазами и отрубленными лапами. Сбились с ног в поисках того, кто это делал — и нашли, случайно. Мужик из соседней квартиры, в поисках своего котейки, завернул за гаражи во дворе и увидел, как этот вот тихий подлиза насаживает его котейку задом на арматуру — нравилось ему смотреть, как животные умирают в муках, не имея возможности спастись от своего мучителя. Мужик побил этого дебила — так после этого на него возбудили уголовное дело — обидел убогого!