Узкие коридоры гостиницы не позволяли размахнуться как следует, враги могли быть одеты в броню, а потому я не хотел рисковать и в девяноста процентов ударов, только колол острием меча, легко пробивая и деревянную броню, и тела.
К тому времени, как я вышел из гостиницы на улицу, рассвет ещё не овладел этим миром — вся эта бодяга началась около трёх ночи, а на улице я появился в начале четвёртого — по моим ощущениям, лишь где-то далеко в небе появилась серая полоска, извещающая о том, что день возьмёт своё и солнце ушло не навсегда.
Над головами висела огромная багровая луна, служившая тут светильником лучше всяких фонарей — даже при маленьких гостиничных окнах, она позволяла и в коридорах кое-что разглядеть. Здесь же, на улице, всё было видно, как на ладони: вдалеке блистало под светом луны ночное море, а выход из тупика мне перекрывала группа из десятка с лишним вооружённых людей, один из которых выделялся высоким ростом, статью и командным голосом.
Он сухим резким голосом сказал:
— Эй, акома, я знаю, что ты хорош в бою — иначе не вышел бы из гостиницы живым. Сдавайся, и я убью тебя быстро и без мучений. Ты мне расскажешь, какое отношение имеешь к смерти моего брата, а я, так и быть, просто сломаю тебе шею. Так-то, я примерно знаю, кто ты и откуда, но интересно самому услышать.
— Заркун, давай поговорим! — ответил я спокойно, оглядывая улицу и соображая — как извлечь максимальную выгоду из ситуации, не упустить главаря и не подставиться под случайный удар — если в гостинице они не могли напасть все сразу, узость коридора мешала, то тут могли навалиться толпой, и тогда даже моя сила не поможет — я же не кузнечик, чтобы запрыгнуть на крышу гостиницы.
— О чём мне с тобой говорить, акома? Я и так понял, что это ты был в лесу, в тот день, когда погиб мой брат. Я тебя всё равно убью, так о чём нам говорить?
— Если мне всё равно, то как воин воину, может ответишь на мои вопросы? А я отвечу на твои, а там уже и решим, как быть!
Видно было, что Заркун задумался, потом резко вскинулся:
— Хорошо. Что хочешь знать?
— Куда ты дел ту девушку акома, что захватил в лесу?
Я замер, затаив дыхание — неужели сейчас решится, и я всё выясню? Без зверства и превращения в палача? А почему и нет?
— Продал, конечно, очень выгодно и хорошо. Красивая девка. Твоя жена, что ли? Теперь с ней будет забавляться Амунг, он любит маленьких девочек!
Меня просто перекосило от его слов — теперь тебе точно не жить, скотина! — подумал я, но эмоций не выдал, и спросил внешне спокойно:
— Кто такой Амунг?
— Да ты совсем тёмный, акома! Амунг — распорядитель невольничьего рынка! Его все знают!
— Это жирный такой, да? Он мне сказал, что ничего об девушке акома, проданной на рынке, не знает. Может ты врёшь, Заркун?
Бандит громко рассмеялся:
— Болван! Зачем мне тебе врать? Ты всё равно покойник, и отвечаю на твои вопросы я только потому, что отдаю дань твоему умению бойца — положить десять моих ребят — это надо умудриться! Да, акома всегда были сильны в бою. Девка-то твоя, которую я пристрелил, успела убить двоих моих людей!
У меня сжалось сердце и заныло...зря это он про Васону напомнил, ох зря. Теперь я постараюсь убить его медленно...если смогу.
— Теперь моя очередь задавать вопросы, акома! Зачем ты пришёл в город и искал меня? Что ты хотел сказать о моём брате?
— Я пришёл в город, чтобы убить тебя. И всех твоих людей. А брат твой был таким же подонкам, как и ты. Сдох, туда ему и дорога. И ты сдохнешь! (Я нарочно старался его разозлить — человек в ярости теряет рассудок, совершает опрометчивые поступки. Однако, как оказалось, Заркун был не из таких...)
— Я думал ты воин, а ты маленькая лесная падаль! — сказал спокойно Заркун и негромко приказал своим людям — возьмите его. Постарайтесь, по возможности, живым — я хочу содрать с него кожу себе на ремни. Не получится живым — убейте.
Его люди стали медленно обходить меня с флангов, поигрывая оружием и следя за моими движениями — то, что я сумел выйти из гостиницы, произвело на них впечатление, так что они не спешили активизировать свои усилия. Если бы они навалились все сразу, скорее всего, это принесло бы им успех — пару-тройку я бы убил, а остальные задавили бы меня массой, однако, ведь кто-то должен первым пойти на меч, и неминуемо погибнуть, и каждый думал — «А почему это должен быть я? Мне что, больше всех надо?»
Наконец, пара смельчаков решилось и кинулась на меня с диким, леденящим душу криком, видимо пытаясь напугать и деморализовать — они умерли за две секунды — как только добежали.
Один свалился с раздробленным черепом, другой корчился на земле, зажав рану в животе. Я считал: минус два. Осталось — вместе с Заркуном, девять. Сам он не участвует — значит, пока, восемь. Похоже, он не хочет марать рук, или же считает, что лучше не рисковать — мастерство мастерством, но случайностей ещё никто не отменял.
На месте осталось трое, а пятеро бросились на меня — эти уже не вопили, а расчётливо пытались проткнуть меня и оглушить дубинами.
Всё смешалось в водовороте тел, я получил сходу два ранения — лёгкие, вскользь — распороли запястье и зацепили плечо. Плевать — кровь тут же остановилась, а к боли мне не привыкать, я её теперь вообще могу не ощущать — это одно из умений, которое мне передал Варган. Я могу выключать боль, когда хочу, обратившись к Семени и пожелав того, что я желаю. Это одно из самых простых умений, что я получил и смог освоить. Казалось бы — зачем оно в обычной жизни? Да, незачем, а вот воину, в битве, оно незаменимо — можно превратиться в совершеннейшего берсерка. И я превратился.