Манагер - Страница 45

Город, внутри, тоже не представлял ничего особенного — этакий арабский городишко, с налепленными друг к другу плоскокрышными зданиями, разноцветной, грязноватой толпой и сладким запахом помоев, знакомым мне по улицам одного провинциального города, в котором я был в командировке. Там, всего в нескольких кварталах от центра, добрые граждане плескали мочу из вёдер просто на мостовую, под ноги прохожим, и когда наступало лето, вся это жёлто-зелёная жидкость испарялась, создавая неповторимое амбре.

До сих пор, название этого города ассоциируется у меня с мочой и помоями — возникла устойчивая мнемоническая связь. Что-то подобное было и здесь, с тем различием, что на Земле люди экономили на вывозе из выгребных ям, плеская помои на улицу, а тут никаких выгребных ям не было, а все помои текли по канавам сбоку улиц, попадая в конце своего пути в море — благо был уклон в сторону моря и дожди частенько помогали очистить этот город от нечистот.

Во что правда было интересно — это народ на улицах — одетые и раздетые, чистые и грязные, белолицые и чернолицые — кого только не было — сразу верилось, что это громадный по здешним меркам, город-порт, город-рынок.

С замиранием сердца я заметил на улицах города рабынь, которых вели на верёвках, прикреплённых к чему-то вроде собачьих ошейников. Рабыни, обычно, что-то несли за своими хозяевами или хозяйками — как собачки, на поводке. Они были, в основном, обнажены, частично, или совсем — похоже, хозяева не особенно заботились о сохранности чувства собственного достоинства у рабов.

Кстати сказать — мужчины-рабы тут тоже не обременялись одеждой — хорошо, если им давали хотя бы набедренную повязку, а то и того не было. Видно, что степень одетости рабов — суть — вещей, неких одушевлённых механизмов — мало кого заботит и уж совсем не вызывает ни у кого никаких отрицательных или положительных эмоций — ну вообще никаких. Кому интересно — стоит автомобиль в чехле или нет? Вот так никому не интересно — одет раб, или нет. «Хорошо хоть тут климат такой, что одежда не актуальна» — подумал я.

Для моих спутников картинки города были привычки и не вызывали никакого интереса, только Рила, заметив мой жадный интерес к окружающему, ехидно подмигнула:

— Изображаешь, что никогда такого не видал? Ну ну...старайся, мой принц.

Пройдя через город узкими извилистыми улицами, через два часа мы вышли к порту, конечной цели нашего маршрута.

Глава 7

Порт открылся с высокого спуска, замощённого булыжниками. Я бывал на море — но разве это были моря? Турция — море? Тогда я — балерина! А это — было Море...

Оно сверкало, оно пахло йодом и простиралось до горизонта, широкое, как небо, на котором, как облачка, были разбросаны белые паруса кораблей.

Их было много, кораблей, так много, что я даже не ожидал — их было десятки, сотни, казалось, кораблями было заполненной всё пространство. Я никогда не видел столько парусов, и столько кораблей, стоящих на рейде и у пирсов. Теперь я точно поверил, что это был один из главных портов, если не самый главный порт империи.

Вначале меня охватило благоговейное чувство от вида этого чуда, потом охватило восхищение красотой увиденного, а затем настал момент уныния — как я найду Аргану в этом городе? Как выручу её с одного из этих кораблей, если её увозят? Возможно, она сейчас сидит в вонючем трюме вон того великолепного парусника, распустившего свои белоснежные паруса и несущегося по волнам в открытое море, а может вон на той шхуне, которая идёт вдоль побережья в другую сторону, а может...да мало ли где она может быть!

Я опомнился, сбросил с себя наваждение, наведённое видом сверкающего морского покоя, и кинулся по улице вниз, следом за повозкой Рагуна, уходящей к порту.

Загар весело громыхал копытами по булыжнику мостовой — ему было легко тащить повозку вниз, приходилось сдерживать его и подстраховывать от того, чтобы не укатиться вниз и не вынести вход на портовую территорию.

Въезд в порт тоже был платным — по три монеты с человека, и десять с загара. Покрасневший от лихорадки купец, блестя больными глазами, нецензурно ругался, под хихиканье своих шальных дочек, заявивших, что очень благодарны папе за новые слова, которые они узнали — они их обязательно возьмут на вооружение.

Купцу же было не до смеха — его трясло, кидало то в холод, то в жар, и держался он только на своей воле, оказавшейся железной. Я даже выговорил его дочкам за то, что они так легкомысленно относятся к отцу и к его болезни — вместо того, чтобы поддерживать его и заботиться о нём.

Рила на это мне сказала, что её отец её крепкий ствол железного дерева, и перенесёт, как и переносил раньше, и не такие раны и болезни. Он так лучше переносит болезнь, когда её как бы не замечают, а если начать его жалеть и сюсюкать над ним, он растечётся и тут же сядет на шею, как уже бывало.

Въехав на территорию порта, мы потащились в дальний угол, к стоящему особняком длинному «ангару», на котором было написано на имперском языке «Пряности Мадурга! Лучшие в Империи!»

Я научился читать за эти полтора года вполне недурно, как и писать — сам настоял, чтобы Варган меня обучил. Воинские искусства само собой, но без грамоты человек просто полудурок.

Рила направила фургон к входу в ангар, где уже потирал руки высокий мужчина в яркой пятнистой ткани, опоясывающей его бёдра. Чёрные, с проседью волосы были напомажены, а усы завиты вверх стрелками, как у Сальвадора Дали. Личность была живописная — у нас таких называют метросексуалы. А иногда и по другому...